КАБАКОВ Олег Владимирович, рядовой, старший сапер, род. 06.09.1966г. в г. Алапаевск Свердловской обл. Русский. Работал поваром в столовой № 14 Алапаевска.
В Вооружённые Силы СССР призван 14.10.1984г. Алапаевским ОГВК.
В Республике Афганистан с марта 1985г..
В составе группы разминирования 18.11.1986г. выехал в район нас. пункта Хайратон для проверки состояния минных заграждений вокруг гарнизона. Во время выполнения боевого задания группу неожиданно обстрелял противник. Кабаков был смертельно ранен.
За мужество и отвагу награждён орденом "Красная Звезда" (посмертно).
Похоронен в Алапаевске.
По уточнению Никишина Дмитрия Владимировича dima2406@yandex.ru
похоронен на Новом кладбище г. Алапаевск.
Вот эти данные были взяты с адреса http://artofwar.ru/b/beshkarew_a_i/afganistanknigapamjati201msd-1.shtml :
== ряд. КАБАКОВ Олег Владимирович (погиб 18 ноября при разминировании в р-не Хайратона) сапёр иср (стр. ??? ВКП)
Олег Кабаков родился 6 сентября 1966 года в городе Алапаевске.
После окончания восьми классов средней школы № 15 поступил в профтехучилище № 51. Позже работал поваром в столовой.
16 октября 1984 года Олег призван в Вооруженные Силы.
После окончания учебного подразделения в марте 1985 года направлен в Республику Афганистан, в 122-й мотострелковый полк, под Ташкурган (в/ч п/п 65753).
“Попал я в инженерно-саперную роту, — писал он из Афганистана родным. – За меня не беспокойтесь, здесь самое тихое место”.
Рядовой Кабаков принимал участие в шести боевых операциях и реализации разведданных по ликвидации бандформирований мятежников.
18 ноября 1986 года в составе группы разминирования Олег выехал в район населенного пункта Хайратон для проверки состояния минных заграждений вокруг гарнизона. Во время выполнения боевого задания группу неожиданно обстрелял противник, Олег был смертельно ранен.
Посмертно награжден орденом Красной Звезды.
Похоронен в городе Алапаевске, где живет его мама, Тамара Александровна.
Р.Куликова от имени мамы Олега написала такие строки:
...Мой мальчик, как велико
горе,
и я не верю в то, что ты погиб.
Печаль и горе, неуемные как море —
ты для меня, сынок, останешься живым.
и я не верю в то, что ты погиб.
Печаль и горе, неуемные как море —
ты для меня, сынок, останешься живым.
Это статья Игоря Боброва,сослуживца Олега
Среди бойцов молодого пополнения, не особо отличавшихся мужественностью и взрослостью, он выделялся совсем уж мальчишеским видом. Румянец был даже не детским, а каким-то девичьим, делавшим своего обладателя похожим на портрет с шоколадки "Алёнка". Голос был по-юношески звонким и ломким. Необычного бойца с интересом рассматривали все старожилы роты. И лишь командир первого взвода - лейтенант Нагачевский, временно исполнявший обязанности ротного, грустно покачал головой. Думаю то, что впоследствии Олег попал именно в первый взвод, отнюдь не являлось случайностью.
В двухнедельном полковом карантине, в который попало всё молодое пополнение, привозимое из всех учебных центров КТуркВО*, все по инерции ещё общались со старыми знакомыми, но за день до распределения по ротам нас собрали вместе. Большую часть, естественно, составляли ребята, уже проходившие подготовку по сапёрным специальностям, гордо именовавшие себя "кротами". Вторыми по численности были механики и водители, насмешливо именовавшиеся "мазутой". Ну а нас - несколько человек, побываших в "матушке пехоте" и попавших в сапёры из-за нехватки специалистов, уже все презрительно обзывали "махрой". Первоначально это привело даже к нескольким стычкам. Кто же мог предположить тогда, что пройдёт совсем немного времени и бывшая пехота станет одними из лучших сапёров дивизии, а некоторые из "профи" найдут прибежище на складах, электростанциях и водокачках, а кое-кто будет даже с позором изгнан из роты на перевоспитание в ту самую пехоту.
Олег был сапёром, но держался гораздо скромнее своих коллег, чему очевидно способствовал не только чересчур моложавый внешний вид, но главным образом, характер и воспитание. Когда его более раскованные товарищи в очередной раз пытались поприкалываться над "махрой", а мы, не смотря на их численное превосходство, давали им активный отпор, он вдруг перекричал всех своим мальчишеским голосом: "Да завязывайте вы! Заколебали! Какая разница кем мы были? Главное кем мы будем!" Все были несколько ошарашены неожиданным демаршем, но, тем не менее, после этого склоки прекратились. Тем же, первым вечером нашего пребывания в роте, мы познакомились с Олегом ближе и были чрезвычайно обрадованы тем, что оказались почти земляками. Он был родом из Алапаевска Свердловской области. Мы рассказали друг другу о себе. После школы Олег закончил ГПТУ, по специальности - повар. Впоследствии это доставило ему немало неприятностей. Но, это будет чуть позже, а пока мы лежали на втором ярусе соседних коек и шёпотом вспоминали доармейскую жизнь. Он рассказал мне о том, что дома его ждут мама, младший братишка и Ольга. От удивления, что у этого мальчишки, с едва пробивающимся пушком над верхней губою, есть девушка, я даже приподнялся на кровати.
А затем полетели первые недели нашего пребывания в роте. Наш взвод спец.минирования "тянул" караул и наряды, а первый - сапёрный, состоявший в основном из ребят старших призывов, мотался по выездам. Олег попал в пару к одному из самых опытных и уважаемых бойцов - Сане Виноградову. За первый месяц они уже успели съездить на сопровождение колонны и две засады. Поэтому от первого насмешливого отношения к Олежке не осталось и следа. Больше никто не пытался обозвать его "Алёнкой", а чаще использовали уменьшительно-уважительное "Кабачок", или совсем почётное "Кабак".
Первый совместный выезд у нас был в начале апреля 85-го на самую границу с Союзом. Там, в Хайратоне, вокруг перевал. базы, стоял на охране один из батальонов нашего полка. Мы должны были оборудовать позиции для застав. Работа была нудная и тяжёлая. А если добавить, что места эти - настоящая пустыня и температура в это время там уже стабильно держится за сорок градусов, то станет понятно, что большого удовольствия мы не испытывали. Обливаясь потом, мы рыли окопы, ходы сообщения и капониры для БТР, строили блиндажи и огневые точки, обкладывали их мешками с песком, обтягивали масксетями. Вокруг позиций натягивали колючку и МЗП**, а в конце перекрывали все подходы сигналками и обычными минами. Из противопехоток лучше всего себя зарекомендовала ОЗМ-72. Её было легко замаскировать в песке. Тоненькие, стальные проволочки растяжек были почти не заметны. А так как перед взрывом она выпрыгивала, укрыться на песчаных дюнах было практически не возможно. Эх, знали бы мы тогда, кто подорвётся на последней из этих ОЗМок.
После возвращения из Хайратона мы в составе полка
впервые принимали участие в крупной операции в
районе Пули-Хумри. На этой операции наша рота
понесла потери. Сначала погиб ходивший с
разведротой Петруха Комагоров, а потом подорвался
и сгорел БТР первого взвода. Были ранены и
контужены несколько ребят из его экипажа. Среди
них был и Олег. Его оглушило и посекло камнями,
кроме того он получил несколько ушибов после
полёта с брони. В тех условиях подобные травмы
серьёзными не считались, поэтому в госпиталь
отправили только водителя, а остальных
распределили по другим машинам роты.
Мы сидели с Кабачком на броне нашего БТРа и он делился со мной впечатлениями.
- Я закемарил немного, ночь ведь перед этим не спали почти, а утром, когда к броне спустились, сразу в это ущелье поехали. Вот я и задремал. Как рвануло не помню, лишь только грохот и тишина сразу. Потом удар и всё. Очнулся когда уже за плечо трясти кто-то начал. Хорошо, что Саня меня заставил броник*** и каску надеть, а то я там на такие булыжники грохнулся, точно бы все кости переломал.
Смотреть на перемазанную зелёнкой физиономию и слышать более громкий, чем обычно голос было несколько странно. Не покидало чувство нереальности происходящего. Впоследствии, когда мне тоже пришлось побывать в подобных ситуациях, это чувство неизменно возвращалось.
А потом потянулись долгие недели и месяцы службы. Увольнялись дембеля, приходили новые призывы. Мы уже сбились со счёта различным выездам, а счёт снятым с дорог духовских "подаркам" шёл уже на десятки. Олег постепенно стал одним из лучших сапёров полка. Авторитет его был так велик, что командиры всех подразделений стремились заполучить его к себе на боевые. Все знали, что если первым идёт этот мальчишка - подрывы практически исключены. Несколько раз его представляли к различным наградам, но получил он свою "звёздочку" только на гранитный памятник. Да маме принесли из военкомата маленькую коробочку.
Это была уже третья наша осень в армии и вторая в Афгане. Почти два месяца прошло после дембельского приказа и месяц, как уехали домой наши сержанты. Хорошо им - замена с учебок приходит вовремя, а нам оставалось ждать ещё до февраля. "Где же справедливость?" - возмущались мы с Олегом, сидя на крылечке модуля, - "И пришли они позже нас на три месяца, и уволились раньше!" Осеняя ночь опускается быстро. Уже полчаса, как прозвучал отбой, и тишина постепенно укутывает засыпающий городок. Лишь изредка, где-то возле невидимых уже гор небо перечёркивают огненные пунктиры трассеров, да вспыхивают яркие шарики осветительных ракет.
Это боевое охранение несёт службу, сторожа спокойный сон своих товарищей. Иногда между казармами возникают какие-то едва различимые силуэты. Мечутся во всех направлениях, по своим ночным делам бестелесные существа - духи. Вспомнилось, как полтора года назад и мы вот так, выждав полчаса после отбоя, начинали "шуршать". Кто-то спешил в умывальник стирать х/б, а то не дай Бог, завтра на утреннем осмотре, кто-нибудь из начальства решит, что своим внешним видом ты позоришь славную сапёрную роту. Другие неслись выполнять разнообразные поручения старших товарищей. А товарищам этим чего только не надо после отбоя. Вот тогда и пригодилась Олегу его гражданская специальность. Почти каждый вечер он жарил дембелям картошку. Хорошо если рота в это время по столовой дежурила, а для остальных дней у нас была плитка в сапёрном классе. Но самое трудное было доставить потом приготовленное в роту. Приходилось целое "сопровождение колонны" проводить, с выставлением головного и боковых дозоров, отвлекающих маневров и прочих премудростей. Эх, молодость, молодость!
Осень, наверное, лучшее время в тех местах: нет уже изнуряющей жары, и не дуют ещё бесконечные промозглые ветра. В тот день я заступил дежурным по роте, а Олегу просто не спалось. Мы сидели с Кабачком на крылечке и, покуривая, вели беседу. А о чём могут беседовать солдаты в последние месяцы службы? Конечно о дембеле! О дороге домой. О том, как всё это будет.
- Сначала едем до Ташкента, - доказывал мне Олег, - потом, на паровозе до Свердловска, а то на самолёт билеты не достанешь. Из Свердловска заскочим ко мне, а потом я тебя на Пермский поезд посажу.
У меня были возражения по всем пунктам.
- Да их и на паровоз не достанешь. Поэтому ехать надо прямо из Термеза до Москвы. Подумаешь, на два дня дольше, зато все вместе. А потом уже разъедемся кто куда. Мы с тобой до Перми. Ко мне заскочим, а потом я тебя на Свердловский поезд посажу.
Забегая вперёд, могу сказать, что в феврале мы так и сделали. Вот только Олежки с нами не было. Он к тому времени, уже был дома.
А тогда он грустно протянул:
- Да, блин! Лишь бы отсюда свалить! У моей мамы через неделю день рождения. Призывался 16-го октября, думал: по-любому успею вернуться, а тут такая засада!
- Ладно, иди спать, - я хлопнул его по плечу, - на выезд завтра, дембель в опасности!
- Да чего там выезд! Хайратон - Союз почти.
- Вот и дёрнешь там через речку.
- Запросто! Прямо на БМРке**** и рвану! - Засмеялся Олег, поднимаясь.
- Ну, тогда как раз к февралю и доедешь! - Кричу я ему в след, и он улыбаясь уходит спать.
На следующий день наш взвод выезжал на разминирование в Хайратон. Обезвреживать предстояло собственные минные поля, те самые, что мы ставили полтора года назад. За это время некоторые мины, стараниями местного населения и местных животных, уже сработали. На некоторых провисли растяжки. А кое-какие были засыпаны песком или наоборот вылезли наружу. Ведь барханы, как известно, на месте не стоят. Вот и решено было старые мины снять, а на их место установить новые. Руководил выездом наш взводный, человек опытный и осторожный. Он решил свести риск к минимуму и не снимать мины, а просто подорвать их БМРкой. И лишь после многократного прокатывания каждого поля пустить наиболее опытных сапёров для контрольной зачистки.
С подъёма я выдал уезжавшим оружие. После завтрака БМР и два БТРа вышли из парка, а сапёры направились к ним через КПП. Я как раз шёл из столовой, когда ребята нашего взвода с рюкзаками и автоматами, щупами и миноискателями шагали мне навстречу. Пожелав всем удачи, я обнял Кабачка. Как будь-то чувствовал, что вижу его в последний раз.
- А, боишься! Думаешь, что и в правду в Союз слиняю? - Усмехнулся он.
Кабачок был единственным не из нашего взвода, кто поехал на это проклятое разминирование. Поехал вместо меня...
Наряд тянулся своим чередом. После завтрака поспал, потом гонял молодых на уборке модуля и территории. После обеда подготовка к сдаче наряда, выдача оружия третьему взводу, заступавшему в караул. Потом сдача наряда, ужин и вот я уже лежу на своей койке в пустом расположении и жду возвращения пацанов. И вот наконец-то нестройный топот на крыльце, а потом голоса возле оружейки. Иду туда. С моим появлениям они замолкают и почему-то смотрят в пол.
- Что, кто?! - Бросаюсь я к ним.
- Кабачок.
- Совсем?!
- Иди. Он у санчасти.
Внутри что-то затряслось, и я никак не мог понять: я дрожу или модуль трясётся?
В нашем полку выражение "у санчасти" означало, что Олега больше нет. Во дворе ПМП***** стояла палатка, в которую складывали тела погибших, до отправки их в дивизионный морг. За время службы мне пришлось побывать там лишь однажды. Тогда недалеко от нашего полка была обстреляна колонна, шедшая из Хайратона в Кабул. Погибли несколько водил и экипаж танка с ближайшей заставы рванувшегося им на помощь. Когда подскочила наша бронегруппа, духи уже были рассеяны вертушками. На обочине дымился танк и несколько сгоревших машин. Колонна ушла дальше, а нам осталось лишь собрать тела ребят. Мы привезли их в полк и занесли в эту проклятую палатку. Пыльная лампочка бросала тусклый свет на центральный проход, но углы всё равно оставались тёмными, потому что все окна были накрепко зашнурованы. На бетонном полу стояло несколько носилок. На некоторых из них тела уже были завёрнуты в фольгу. Но ближайшие к нам пока были открыты. Я старался не смотреть, но когда ставили носилки, всё-таки увидел страшное лицо младшего сержанта с автомобильными "бабочками"****** на петлицах. Глазницы были залиты засохшей кровью так, что сначала показалось, будто у него выколоты глаза. Челюсть была подвязана брючным ремнём, но рот всё равно приоткрылся. Куда он был ранен я так и не понял из-за сплошной корки из запёкшейся крови вперемешку с пылью, полностью покрывавшей х/б. Чудовищный смрад, вобравший в себя и сладковатый запах смерти, и режущую вонь карболки, хлорки или чем они тут всё облили, буквально выворачивал меня наизнанку. Мои внутренности сжались в комок и начали рваться наружу. Я опрометью бросился из палатки.
И вот я опять иду к этой страшной палатке. Уже совсем стемнело и возле входа в неё алеет огонёк сигареты. Это Славка Чолак - наш санинструктор. Увидев меня, что-то хочет сказать, но потом отворачивается. Вхожу в тамбур и останавливаюсь. Не могу открыть дверь. Простояв больше минуты, выхожу обратно. Наверно это и к лучшему. Олег так и остался в моей памяти живым и улыбающимся.
Славка протянул мне зажжённую сигарету. Я продержал её пока не обжёг пальцы, но так и не затянулся ни разу. Тогда он потянул меня куда-то внутрь ПМП. В полутёмной комнате, заваленной матрасами, вытащил откуда-то пузырёк от капельницы и две кружки. Разлил содержимое пузырька и протянул одну кружку мне. Отстегнув фляжку, спросил:
- Разбавишь?
Я помотал головой и выпил всё большими глотками. Задержал дыхание, потом запил из протянутой фляги. Голова была совершенно пустой, лишь в ушах нарастал какой-то режущий звук. Как в телевизоре после окончания передач. Только надписи "не забудьте выключить телевизор" не было. А так хотелось выключить этот долбанный телевизор!
***
Весь день БМР утюжил минные поля. Взрывы под тралами поначалу заставляли вздрагивать всех, кто находился внутри. В ушах стоял не прекращавщийся звон. Во все щели лезла, поднимаемая взрывами пыль. Намокшие от пота маскхалаты, были облеплены ею, до такой степени, что образовали хрустящую ломкую корку. Некоторые мины не срабатывали. Тогда кому-нибудь из дембелей приходилось вылезать из брони и ползти по бархану вдоль растяжки. Лёжа был маленький, но всё-таки шанс уцелеть. Если проволочка всё ещё была прикреплена к р-образной чеке взрывателя, её обматывали вокруг "кошки"*******, отползали за броню и сильно дёргали верёвку. В большинстве случаев, за этим следовал взрыв и сотни осколков-роликов вгрызались в многострадальную броню БМРки. Если растяжка не держалась на чеке, или не срабатывал взрыватель, то мину подрывали накладным зарядом. К вечеру все были вымотаны до предела. Взрывы гремели всё реже. Солнце вплотную прижалось к горизонту. И вот наконец, все бойцы собрались за бронёй возле одной из застав. Взводный докладывал об окончании работ в полк. Никто не заметил, когда Кабачок отошёл от общей группы. Пацаны устало курили. Вдруг впереди БМРки оглушительно грохнуло и подскочил столб дыма и пыли. Своры осколков визжа пронеслись во всех направлениях. Все переглянулись. Никто ничего не понял. Бросились к месту взрыва, но выскочивший из брони взводный истошно заорал: "Стоять!!!" Когда пыль рассеялась все увидели Кабачка. Он лежал на спине. Поползли к нему взводный и Серёга Голоднов - ещё один наш друг. В руках у Олега была растяжка, а в полутора метрах от него дымился сатакан ОЗМки. Ещё один, пустой стакан лежал чуть подальше. В последствии мы много думали, почему Кабачок дёрнул эту треклятую растяжку и сошлись во мнении, что она видимо просто валялась на бархане и тянулась как раз от того первого, сработавшего стакана. А вот почему две мины оказались рядом, хотя мы их ставили на растоянии 30 метров - эту загадку нам разрешить так и не удалось. Кто-то схалявничал или ошибся. Как ошибся и сам Олег, а сапёру как известно ошибаться нельзя...
Мы сидели с Кабачком на броне нашего БТРа и он делился со мной впечатлениями.
- Я закемарил немного, ночь ведь перед этим не спали почти, а утром, когда к броне спустились, сразу в это ущелье поехали. Вот я и задремал. Как рвануло не помню, лишь только грохот и тишина сразу. Потом удар и всё. Очнулся когда уже за плечо трясти кто-то начал. Хорошо, что Саня меня заставил броник*** и каску надеть, а то я там на такие булыжники грохнулся, точно бы все кости переломал.
Смотреть на перемазанную зелёнкой физиономию и слышать более громкий, чем обычно голос было несколько странно. Не покидало чувство нереальности происходящего. Впоследствии, когда мне тоже пришлось побывать в подобных ситуациях, это чувство неизменно возвращалось.
А потом потянулись долгие недели и месяцы службы. Увольнялись дембеля, приходили новые призывы. Мы уже сбились со счёта различным выездам, а счёт снятым с дорог духовских "подаркам" шёл уже на десятки. Олег постепенно стал одним из лучших сапёров полка. Авторитет его был так велик, что командиры всех подразделений стремились заполучить его к себе на боевые. Все знали, что если первым идёт этот мальчишка - подрывы практически исключены. Несколько раз его представляли к различным наградам, но получил он свою "звёздочку" только на гранитный памятник. Да маме принесли из военкомата маленькую коробочку.
Это была уже третья наша осень в армии и вторая в Афгане. Почти два месяца прошло после дембельского приказа и месяц, как уехали домой наши сержанты. Хорошо им - замена с учебок приходит вовремя, а нам оставалось ждать ещё до февраля. "Где же справедливость?" - возмущались мы с Олегом, сидя на крылечке модуля, - "И пришли они позже нас на три месяца, и уволились раньше!" Осеняя ночь опускается быстро. Уже полчаса, как прозвучал отбой, и тишина постепенно укутывает засыпающий городок. Лишь изредка, где-то возле невидимых уже гор небо перечёркивают огненные пунктиры трассеров, да вспыхивают яркие шарики осветительных ракет.
Это боевое охранение несёт службу, сторожа спокойный сон своих товарищей. Иногда между казармами возникают какие-то едва различимые силуэты. Мечутся во всех направлениях, по своим ночным делам бестелесные существа - духи. Вспомнилось, как полтора года назад и мы вот так, выждав полчаса после отбоя, начинали "шуршать". Кто-то спешил в умывальник стирать х/б, а то не дай Бог, завтра на утреннем осмотре, кто-нибудь из начальства решит, что своим внешним видом ты позоришь славную сапёрную роту. Другие неслись выполнять разнообразные поручения старших товарищей. А товарищам этим чего только не надо после отбоя. Вот тогда и пригодилась Олегу его гражданская специальность. Почти каждый вечер он жарил дембелям картошку. Хорошо если рота в это время по столовой дежурила, а для остальных дней у нас была плитка в сапёрном классе. Но самое трудное было доставить потом приготовленное в роту. Приходилось целое "сопровождение колонны" проводить, с выставлением головного и боковых дозоров, отвлекающих маневров и прочих премудростей. Эх, молодость, молодость!
Осень, наверное, лучшее время в тех местах: нет уже изнуряющей жары, и не дуют ещё бесконечные промозглые ветра. В тот день я заступил дежурным по роте, а Олегу просто не спалось. Мы сидели с Кабачком на крылечке и, покуривая, вели беседу. А о чём могут беседовать солдаты в последние месяцы службы? Конечно о дембеле! О дороге домой. О том, как всё это будет.
- Сначала едем до Ташкента, - доказывал мне Олег, - потом, на паровозе до Свердловска, а то на самолёт билеты не достанешь. Из Свердловска заскочим ко мне, а потом я тебя на Пермский поезд посажу.
У меня были возражения по всем пунктам.
- Да их и на паровоз не достанешь. Поэтому ехать надо прямо из Термеза до Москвы. Подумаешь, на два дня дольше, зато все вместе. А потом уже разъедемся кто куда. Мы с тобой до Перми. Ко мне заскочим, а потом я тебя на Свердловский поезд посажу.
Забегая вперёд, могу сказать, что в феврале мы так и сделали. Вот только Олежки с нами не было. Он к тому времени, уже был дома.
А тогда он грустно протянул:
- Да, блин! Лишь бы отсюда свалить! У моей мамы через неделю день рождения. Призывался 16-го октября, думал: по-любому успею вернуться, а тут такая засада!
- Ладно, иди спать, - я хлопнул его по плечу, - на выезд завтра, дембель в опасности!
- Да чего там выезд! Хайратон - Союз почти.
- Вот и дёрнешь там через речку.
- Запросто! Прямо на БМРке**** и рвану! - Засмеялся Олег, поднимаясь.
- Ну, тогда как раз к февралю и доедешь! - Кричу я ему в след, и он улыбаясь уходит спать.
На следующий день наш взвод выезжал на разминирование в Хайратон. Обезвреживать предстояло собственные минные поля, те самые, что мы ставили полтора года назад. За это время некоторые мины, стараниями местного населения и местных животных, уже сработали. На некоторых провисли растяжки. А кое-какие были засыпаны песком или наоборот вылезли наружу. Ведь барханы, как известно, на месте не стоят. Вот и решено было старые мины снять, а на их место установить новые. Руководил выездом наш взводный, человек опытный и осторожный. Он решил свести риск к минимуму и не снимать мины, а просто подорвать их БМРкой. И лишь после многократного прокатывания каждого поля пустить наиболее опытных сапёров для контрольной зачистки.
С подъёма я выдал уезжавшим оружие. После завтрака БМР и два БТРа вышли из парка, а сапёры направились к ним через КПП. Я как раз шёл из столовой, когда ребята нашего взвода с рюкзаками и автоматами, щупами и миноискателями шагали мне навстречу. Пожелав всем удачи, я обнял Кабачка. Как будь-то чувствовал, что вижу его в последний раз.
- А, боишься! Думаешь, что и в правду в Союз слиняю? - Усмехнулся он.
Кабачок был единственным не из нашего взвода, кто поехал на это проклятое разминирование. Поехал вместо меня...
Наряд тянулся своим чередом. После завтрака поспал, потом гонял молодых на уборке модуля и территории. После обеда подготовка к сдаче наряда, выдача оружия третьему взводу, заступавшему в караул. Потом сдача наряда, ужин и вот я уже лежу на своей койке в пустом расположении и жду возвращения пацанов. И вот наконец-то нестройный топот на крыльце, а потом голоса возле оружейки. Иду туда. С моим появлениям они замолкают и почему-то смотрят в пол.
- Что, кто?! - Бросаюсь я к ним.
- Кабачок.
- Совсем?!
- Иди. Он у санчасти.
Внутри что-то затряслось, и я никак не мог понять: я дрожу или модуль трясётся?
В нашем полку выражение "у санчасти" означало, что Олега больше нет. Во дворе ПМП***** стояла палатка, в которую складывали тела погибших, до отправки их в дивизионный морг. За время службы мне пришлось побывать там лишь однажды. Тогда недалеко от нашего полка была обстреляна колонна, шедшая из Хайратона в Кабул. Погибли несколько водил и экипаж танка с ближайшей заставы рванувшегося им на помощь. Когда подскочила наша бронегруппа, духи уже были рассеяны вертушками. На обочине дымился танк и несколько сгоревших машин. Колонна ушла дальше, а нам осталось лишь собрать тела ребят. Мы привезли их в полк и занесли в эту проклятую палатку. Пыльная лампочка бросала тусклый свет на центральный проход, но углы всё равно оставались тёмными, потому что все окна были накрепко зашнурованы. На бетонном полу стояло несколько носилок. На некоторых из них тела уже были завёрнуты в фольгу. Но ближайшие к нам пока были открыты. Я старался не смотреть, но когда ставили носилки, всё-таки увидел страшное лицо младшего сержанта с автомобильными "бабочками"****** на петлицах. Глазницы были залиты засохшей кровью так, что сначала показалось, будто у него выколоты глаза. Челюсть была подвязана брючным ремнём, но рот всё равно приоткрылся. Куда он был ранен я так и не понял из-за сплошной корки из запёкшейся крови вперемешку с пылью, полностью покрывавшей х/б. Чудовищный смрад, вобравший в себя и сладковатый запах смерти, и режущую вонь карболки, хлорки или чем они тут всё облили, буквально выворачивал меня наизнанку. Мои внутренности сжались в комок и начали рваться наружу. Я опрометью бросился из палатки.
И вот я опять иду к этой страшной палатке. Уже совсем стемнело и возле входа в неё алеет огонёк сигареты. Это Славка Чолак - наш санинструктор. Увидев меня, что-то хочет сказать, но потом отворачивается. Вхожу в тамбур и останавливаюсь. Не могу открыть дверь. Простояв больше минуты, выхожу обратно. Наверно это и к лучшему. Олег так и остался в моей памяти живым и улыбающимся.
Славка протянул мне зажжённую сигарету. Я продержал её пока не обжёг пальцы, но так и не затянулся ни разу. Тогда он потянул меня куда-то внутрь ПМП. В полутёмной комнате, заваленной матрасами, вытащил откуда-то пузырёк от капельницы и две кружки. Разлил содержимое пузырька и протянул одну кружку мне. Отстегнув фляжку, спросил:
- Разбавишь?
Я помотал головой и выпил всё большими глотками. Задержал дыхание, потом запил из протянутой фляги. Голова была совершенно пустой, лишь в ушах нарастал какой-то режущий звук. Как в телевизоре после окончания передач. Только надписи "не забудьте выключить телевизор" не было. А так хотелось выключить этот долбанный телевизор!
***
Весь день БМР утюжил минные поля. Взрывы под тралами поначалу заставляли вздрагивать всех, кто находился внутри. В ушах стоял не прекращавщийся звон. Во все щели лезла, поднимаемая взрывами пыль. Намокшие от пота маскхалаты, были облеплены ею, до такой степени, что образовали хрустящую ломкую корку. Некоторые мины не срабатывали. Тогда кому-нибудь из дембелей приходилось вылезать из брони и ползти по бархану вдоль растяжки. Лёжа был маленький, но всё-таки шанс уцелеть. Если проволочка всё ещё была прикреплена к р-образной чеке взрывателя, её обматывали вокруг "кошки"*******, отползали за броню и сильно дёргали верёвку. В большинстве случаев, за этим следовал взрыв и сотни осколков-роликов вгрызались в многострадальную броню БМРки. Если растяжка не держалась на чеке, или не срабатывал взрыватель, то мину подрывали накладным зарядом. К вечеру все были вымотаны до предела. Взрывы гремели всё реже. Солнце вплотную прижалось к горизонту. И вот наконец, все бойцы собрались за бронёй возле одной из застав. Взводный докладывал об окончании работ в полк. Никто не заметил, когда Кабачок отошёл от общей группы. Пацаны устало курили. Вдруг впереди БМРки оглушительно грохнуло и подскочил столб дыма и пыли. Своры осколков визжа пронеслись во всех направлениях. Все переглянулись. Никто ничего не понял. Бросились к месту взрыва, но выскочивший из брони взводный истошно заорал: "Стоять!!!" Когда пыль рассеялась все увидели Кабачка. Он лежал на спине. Поползли к нему взводный и Серёга Голоднов - ещё один наш друг. В руках у Олега была растяжка, а в полутора метрах от него дымился сатакан ОЗМки. Ещё один, пустой стакан лежал чуть подальше. В последствии мы много думали, почему Кабачок дёрнул эту треклятую растяжку и сошлись во мнении, что она видимо просто валялась на бархане и тянулась как раз от того первого, сработавшего стакана. А вот почему две мины оказались рядом, хотя мы их ставили на растоянии 30 метров - эту загадку нам разрешить так и не удалось. Кто-то схалявничал или ошибся. Как ошибся и сам Олег, а сапёру как известно ошибаться нельзя...
В официальной справке о гибели говориться, что рядовой Кабаков, находясь в составе группы разминирования попал под обстрел и был смертельно ранен. Эта же версия перекочевала и в книгу памяти. Мне кажется, что гибель нашего Олежки нисколько не нуждается в подобном преукрашивании. Нам, прошедшим рядом с ним сотни километров тех дорог, и тогда было, и сейчас абсолютно ясно, что он жил как настоящий сапёр и погиб, как настоящий сапёр.
