ТРОФИМОВ Алексей Васильевич

(Светлой памяти лейтенанта
Алексея Трофимова, посвящается)

Ему не пить, он Новый год не встретит.
Глаза любимой влажные, в слезах.
В сопровожденье друга он вернётся
С цветами в головах, а не в руках.
Земля летит по солнечной орбите
Начала нет и нет, видать, конца...
Седьмое декабря ушло навеки,
Да вот восьмое врезалось в сердца.

“Вертушки” сели, пылью обрастая
И группа вся — на голову врагу.
Из “граников” душманы нас встречали.
Нет. Бой тот описать я не смогу.
Бежал в атаку он со всеми вместе
Но пуля, эти девять грамм свинца,
Пронзила грудь. Остановилось время.
Но этот бой довёл он до конца.

И до конца никто не мог поверить,
Что этот красный, маленький рубец...
Он сам стоял, сам шёл и улыбался,
И тем страшнее был его конец.
В углу палатки с алой-алой лентой
Его кровать, как памятник войне.
С потёртой фотографии он смотрит
И говорит он молча что-то мне.

Он говорит: “Мой друг, всё в жизни просто,—
Что наш второй отдельный батальон, —
Пусть вспомнит обо мне за третьим тостом,
И передаст земле родной поклон”.
Стою в строю теперь на его месте,
Его АКМС мне руку жжёт...
Я за него теперь живу на свете.
Кто был в Афгане, тот меня поймёт.

История одного посвящения

Посвящение лейтенанту Трофимову

...Я за него теперь живу на свете,
Кто был в Афгане, тот меня поймёт.
Песня «8 декабря».

История этой песни начинается Его последним днем и продолжается во всей моей жизни.
Его жизнь оборвалась 8 декабря 1987 года в Афганистане на отметке 22-х лет.
Смерть освободила место для следующего.
Следующим стал я.
Я попал в Его жизнь, вернее в тень Его погасшей жизни. Теперь она длится во мне. Его место - место командира взвода спецназ, - стало моим. В оперативно-тактическом смысле этим местом была огромная территория в несколько тысяч квадратных километров, очерченная зоной действия батальона. В бытовом, это место ограничивалось размерами Его кровати, которая так и осталась нетронутой, аккуратно заправленной, и ставшей, по сути, Ему памятником.
Почему-то я сразу для себя решил быть с этим взводом до конца и постараться уберечь его от потерь. По этой же причине чуть позже отказался от повышения по службе. Мой отказ удивил комбата. Он меня не понял, да и правильно: мотивация была невнятной и несуразной... Офицерская карьера – это нормально. Ради нее жертвуют многим. Я же, как ненормальный, жертвовал карьерой - наивный мальчишка, сентиментальный дурак...
В Афганистане новеньких встречали настороженно. Подчиненные - с тревогой, ведь их жизнь теперь передавалась в другие руки, кто знает какие? Во взглядах исподлобья, читалось: «Ну-ну, поглядим, что ты за птица».
Смотрины устраивал противник. В бою. Ты как невеста на сватанье: из кожи лезешь, чтобы понравиться жениху и, подобно жениху, рвешь на груди сорочку, чтобы произвести впечатление на сватов.
Оценивались, по сути, две вещи: насколько ты смел и умел. И то и другое ценилось очень высоко. Без первого, умение становилось ненужным приобретением. Без второго, смелость становилась безрассудной бравадой. Но если неумелость все же иногда прощалась, то трусость – никогда.
В перерывах между смотринами, неожиданно для самого себя написал песню, первую в моей жизни. Зачем написал, и как это произошло - не знаю. Написал и все. Почему вообще пишутся стихи, песни? Кто-нибудь знает?
Причина творчества – ты сам. Пишешь потому, что не можешь не писать. Поэзия своим словом, рифмой, магией заговаривает боль; музыка своей мелодией, гармонией, ритмом снимает нагар с обожженных душ. Переживая вместе с песней былые потрясения, странным образом исцеляешься. Песня на войне - это лекарство, точнее – анестезия, временное обезболивание.
Мне не стыдно за огрехи своего первого творческого опыта - он дорог мне своей чистотой и обнаженностью. Поэтому вот уже, сколько лет, я пою эту песню так же, как спел впервые. Хотя первый раз, был комом, причем буквальным комом, застрявшим в горле...
Совершенно не помню, как песня рождалась, но не слету, это точно. Помню, что когда она уже была готова, я записал ее на магнитофон и уже потом, решил показать ее всем.
- Мужики, я написал песню, - обратился я к собравшимся в палатке офицерам, - посвященную Алексею.
Но, взяв на гитаре первый аккорд, понял, что петь не могу. Не могу и все. Внутри все высохло. Тогда я включил запись и стал слушателем, наравне со всеми.
Магнитофон справился со своей задачей лучше меня, хладнокровно воспроизведя мой голос, гитару и чувства, записанные несколькими часами раньше.
Потом была долгая пауза, которую никто не решался нарушить.
Все вновь пережили тот бой. В глазах блеснули слезы.
Взгляд...
Я хорошо запомнил этот взгляд. Лица разные, а взгляд – один, как под копирку. Будто его выдавали после боя, как сухпаек: «Воевал? Получай. Распишись». Потом я снова и снова встречал этот взгляд на знакомых и незнакомых, во время войны и долго после... Лица менялись, мелькали, а взгляд как 25-й кадр высвечивался в мониторах подсознания. Его ни с чем не спутаешь. Эту печать война щедро ставила всем, кто хоть однажды видел ее настоящее лицо...
Кто-то произнес: «Хорошая песня».

P.S. 15 февраля 1989 года мой взвод в составе последней колонны 40-й Армии вышел из Афганистана.
Без потерь.